Дейл кивнул, но вид у него был мрачный. Майку было прекрасно известно, что его приятель не силен в драках. Собственно потому-то он и нравился Майку. Дейл пробормотал что-то невнятное.
– Что? – переспросил Майк. В это время Лоуренс закричал что-то с дальнего конца лужайки.
– Я сказал, что даже оставил там свой велосипед, – повторил еще раз Дейл.
В его голосе прозвучали нотки, которые Майк слышал только в церкви во время исповеди.
– Где он?
– Я спрятал его за старым депо.
Майк кивнул. Чтобы забрать велосипед, Дейлу пришлось бы пройти мимо дома Конгденов.
– Я заберу его, – пообещал О'Рурк.
В глазах Дейла, когда он взглянул на приятеля, были и облегчение, и смущение, и гнев. Майк подумал, что гнев пожалуй был вызван именно чувством облегчения, которое он испытал.
– С чего это? Почему ты будешь забирать его? Это мой велосипед, – резко возразил Дейл.
Майк пожал плечами и сунул в рот травинку, случайно оказавшуюся у него в кулаке.
– Да мне это без разницы, – спокойно объяснил он. – Мне все равно идти сегодня в церковь, так что я по пути и забегу за велосипедом. Сам рассуди… Меня-то Конгден не достает. Кроме того, если б это на меня устроили сегодня чуть ли не покушение, я бы тоже не искал с ними новой встречи. Нет, я забегу туда после обеда, когда пойду по делам отца Каванага. – Еще одна ложь, подумал Майк. Надо ли будет признаваться в ней на исповеди? Почему-то Майк решил, что не надо.
Теперь на лице Дейла было написано столь откровенное облегчение, что ему пришлось опустить глаза, будто он собирался пересчитать кучу камешков у своих ног.
– Ладно, – тихо проговорил он. И потом еще тише, – Спасибо.
Лойренс стоял футах в двадцати от них, его планер уже был полностью «вооружен».
– Эй вы, придурки, собираетесь до вечера проболтать?
– Мы готовы, – прокричал в ответ Дейл.
– Запуск! – скомандовал Кевин.
– Спасайся! – следом за ним крикнул Майк.
И камни полетели в цель.
Дьюан вернулся домой незадолго до захода солнца, но Старика еще не было и он пошел обратно, через поле к могиле Уитта.
На этот пустой, поросший травой холм в центре восточного пастбища Уитт всегда приносил оставшиеся после обеда кости, свое любимое лакомство, чтобы зарыть их в мягкую землю на верхушке холма подле ручья. Здесь же Дьюан и похоронил его.
На западе, за пастбищами и огромными пшеничными полями садилось солнце, садилось в ослепительном до наглости великолепии иллинойского заката, без которого Дьюан не представлял себе жизни. Воздух к вечеру стал почти серо-голубым, а звуки распространялись с медлительной легкостью мысли. С дальнего пастбища за холмом до Дьюана доносилось мычание и приглушенное дыхание коров, хотя их самих даже не было видно. Примерно в миле к югу мистер Джонсон около забора жег сорняки, и дым столбом стоял в неподвижном воздухе, придавая ему странно-сладкий аромат.
Дьюан сидел на могиле старой колли до тех пор, пока не село солнце, а вечер тихо не соскользнул в ночь. Первой на темном небе появилась Венера, засверкав на востоке небосклона подобно НЛО. Когда-то их часто пытался подстеречь Дьюан, посиживая рядом с терпеливо лежащим Уиттом. Потом появились и другие звезды, каждая из них отчетливо выделялась в полной темноте. Воздух начал постепенно остывать, медленно, неохотно отдавая тепло, из-за сильной влажности рубашка липла к телу, и вот уже стало почти прохладно, и земля под рукой Дьюана холодила его ладонь. Он в последний раз погладил могильный холмик и медленно побрел к дому, в который уже раз подумав о том, как не похожа теперь дорога домой на ту медленную неторопливую прогулку, когда он был вынужден примеряться к шагам старой, почти слепой собаки.
Колокол Борджиа. Он хотел бы поговорить о нем со Стариком, но вряд ли тот будет в подходящем для разговоров настроении, после того, как отсидел у Карла или «Под Черным Деревом» полдня.
Дьюан наскоро приготовил обед, поджарив на старой сковородке свиные котлеты, опытной рукой покрошив лук и картофель, и одновременно слушая передачу из Де Мойна. Новости были такими, как обычно: Националистический Китай жаловался в ООН на то, что на прошлой неделе Красный Китай обстрелял остров Кимой, но жалобы были безрезультатны: ООН как и все страны не хотел новой Кореи; постановки на Бродвее отменены в связи с забастовкой актеров; люди из команды сенатора Джона Кеннеди сообщают, что на следующей неделе он намерен произнести в Вашингтоне речь на тему внешней политики, но Айк будто нарочно выбил почву из-под ног всех кандидатов в президенты, запланировав на это же время поездку на Дальний Восток; Соединенные Штаты требуют от Советского Союза возвращения Гари Пауэрса, а Аргентина требует выдачи Израилем похищенного его разведкой Адольфа Эйхмана. В спортивном выпуске прозвучало сообщение о том, что в Индианополисе запрещено сооружение трибун подобных тем, которые обвалились в этом году во время гонок в День Памяти, когда погибло два человека и свыше сотни было ранено. Затем последовал репортаж о матче-реванше между Флойдом Паттерсоном и Ингмаром Иогансоном.
Обедая в одиночестве Дьюан включил радио погромче и прислушался. Он любил бокс. И мечтал когда-нибудь написать о нем рассказ. Возможно, что-нибудь о неграх… О том, как они, одерживая на ринге победу за победой, добиваются равенства. Дьюан слышал, как когда-то Старик и дядя Арт говорили о Джекки Джонсоне и этот разговор засел у него в памяти. Подходящий сюжет для любимого романа. Это, подумал Дьюан, могло бы быть отличным романом. Если бы я только сумел написать его. И знал бы достаточно и о боксе, и о Джекки Джонсоне, и обо всем, что нужно знать, чтобы писать романы.