Лето ночи - Страница 92

– Побежали, – прошептал Лоуренс, и они с братом тихонько спрыгнули с перил на каменные ступеньки, а оттуда на газон.

– Не уходите далеко! – окликнула их мать. – Скоро пойдет дождь.

– Мы быстро, – крикнул Дейл, оглянувшись через плечо. Мальчики пробежали по Депо Стрит, перепрыгнули через мелкие, травянистые канавы, заменяющие в городе ливневые стоки и побежали под раскидистыми ветвями гигантского вяза, который словно часовой стоял на улице как раз напротив их дома.

Дейл оглянулся, в первый раз заметив, какими надежными стражами выглядят эти вязы. Казалось, так просто пройти между ними на школьный двор, но стоило это сделать и ты словно оказывался за крепостной стеной во внутреннем дворике замка.

В эту ночь Старый Централ более чем когда-либо был похож на погруженный в раздумье старинный замок. Сверкание молний отражалось в незаколоченных окнах высоких мансард. Камень и кирпичная кладка выглядели в этом свете странно позеленевшими. Арка над входом вела в кромешный мрак.

– Вон там, – указал Лоуренс.

Он остановился в шести футах от похожей на кротовую борозды, протянувшейся через площадку. Будто трубопровод тянули от самой школы, Дейл даже видел холмик, прижавшийся вплотную к кирпичу около подвального окошка, прямо через вторую базу бейсбольного поля к горке питчера. Но примерно на половине поля борозды заканчивались.

Дейл обернулся и глянул в том направлении, в котором должна была пройти борозда, если бы ее продолжили дальше. Теперь он смотрел прямо на крыльцо своего собственного дома.

Лоуренс неожиданно издал приглушенный крик и отпрыгнул назад. Дейл круто обернулся.

В коротком разрыве света Дейл увидел как внезапно земля выгнулась, на гладкой поверхности появились будто пригоршни дерна, хотя трава оставалась нетронутой, и длинная полоса новой борозды протянулась еще фута на четыре и замерла прямо у носков его кед.

Майк кормил с ложечки Мемо, а за окном, полускрытые занавесками, сверкали разряды молний. Кормление старой женщины было занятием не из приятных. Ее пищевод и пищеварительный тракт не справлялись с приемом пищи и если б их семья не смогла кормить ее дома, бабушку поместили бы в дом престарелых в Оук Хилле. Но с протертой как для новорожденного пищей она кое-как справлялась, закрывая рот после каждого глотка. Само глотательное движение было скорее актом воли, чем рефлексом. И, разумеется, большая часть пищи оставалась на подбородке его бабушки и широком нагрудничке, который повязывали ей на время кормления.

Но Майк терпеливо справлялся с этой работой. Он кормил бабушку, одновременно разговаривая с ней, сообщая о маленьких домашних новостях – воскресных газетах, приближении дождя, о проделках своих сестер – во время долгих перерывов между двумя глотками.

Внезапно глаза Мемо страшно расширились и она судорожно замигала, пытаясь что-то сообщить. Майк часто жалел, что они не изучили азбуку Морзе еще до удара, приключившегося с бабушкой, хотя откуда им было знать, что это понадобится? Но как бы то ни было, это было бы страшно кстати сейчас, когда Мемо моргала, потом делала паузу, потом снова моргала, потом снова останавливалась.

– Что случилось, Мемо? – прошептал Майк, наклоняясь поближе к ней и вытирая салфеткой подбородок.

Он оглянулся через плечо, почти ожидая увидеть темную тень за окном. Вместо этого он увидел сначала сплошную темноту, затем внезапную вспышку света, озарившую листья липы и поле на другой стороне улицы.

– Все в порядке, – поспешил он успокоить бабушку и набрал новую ложку тертой моркови.

Но было ясно, что не все в порядке. Моргание Мемо стало еще более взволнованным, и мускулы на горле заработали так резко, что Майк испугался, что она сейчас извергнет обратно большую часть вечернего рациона. Он опять наклонился ближе к ее лицу, чтобы убедиться, что она не подавилась, но Мемо дышала нормально. Мигание тем временем превратилось в лихорадочное стаккато. Майк испугался, что с ней сейчас может случиться новый удар, и в этот раз она и вправду умрет. Но позвать никого из родителей он не мог. Что-то похожее на затишье перед бурей, царившее за окном, сковало и его движения и чувства, заморозило его в той же позе: сидящим в кресле и держащим в вытянутой руке ложку.

Судорожное моргание неожиданно прекратилось и глаза Мемо расширились. И в этот же самый момент что-то заскреблось под половицами старого дома. Майк знал, что под полом ничего кроме пустого низкого лаза нет, но тихий звук, родившийся под кухней, в юго-западном крыле дома, стал усиливаться, приближаясь быстрее, чем если б это ползла кошка или собака, Ползло что-то другое, вот он уже миновал кухню, затем скрип послышался в углу столовой, потом под коридором, вот уже под полом бывшей гостиной – теперь комнаты Мемо – и вот у самых ног Майка и под массивной металлической кроватью, на которой лежала старая женщина.

Майк глянул вниз, под свою протянутую руку, туда, где на потертом коврике были его кеды. Скрежет был таким громким, будто кто-то катил под домом рельсовую тележку с длинным ножом или железным прутом, стуча по каждой поперечной скобе или распорке под старыми половицами. Теперь этот скрежет превратился в гулкие удары, будто то же самое лезвие теперь использовали, чтобы взломать пол между кедами Майка.

Открыв рот, он смотрел вниз, ожидая, что сейчас что-то или кто-то прорвется сквозь половицы, просунутся окровавленные пальцы и схватят его за ногу. Один взгляд на Мемо подсказал ему, что бабушка перестала мигать и изо всей силы зажмурила глаза.