Лето ночи - Страница 126

126

Теперь мама не проводила с ним вечера. Она рявкала на него, когда он не убирал за собой постель или не мыл после завтрака посуду. Он все еще жаловался на головную боль, но тяжелую гипсовую повязку сменила более легкая – фунда, которую Харлен находил даже несколько романтичной, и вполне могущей произвести впечатление на Мишель Стаффни, когда она пригласит его на свой День Рождения четырнадцатого июля. Но, к сожалению, у матери эта фунда не вызывала больше сочувствия. А может она просто исчерпала все заложенные в ней возможности к сочувствию. Иногда мать была к нему внимательна и разговаривала тем тихим, чуть виноватым голосом, которым говорила в первые недели после инцидента, но все чаще и чаще огрызалась или замыкалась в молчании, которое так долго лежало между ними.

В конце недели она вообще перестала приходить домой ночевать.

Сначала она наняла Мону Шепард, чтобы та присматривала за ним. Но скорее это Харлен присматривал за Моной, стараясь ненароком прикоснуться к груди шестнадцатилетней девочки или заглянуть ей под юбку. Иногда Мона поддразнивала его… Например, оставляя дверь уборной приоткрытой, когда входила туда, а потом орала на Харлена, когда он, крадучись, приближался к двери. Но по большей части она игнорировала его – это с успехом могла делать и мать, если уже на то пошло – и часто рано прогоняла его в постель, чтобы позвонить своему приятелю и привести его сюда. Харлен ненавидел звуки, доносившиеся до него снизу из гостиной, и ненавидел себя за то, что прислушивается к ним. Иногда он размышлял, правда ли, как говорит О'Рурк, что тот, кто подглядывает за такими вещами, может ослепнуть. Как бы то ни было, однажды он напугал Мону, сказав, что расскажет матери о ее развлечениях на диване в гостиной, после чего она исчезла. Мама была обескуражена тем, что Мона теперь всегда оказывалась занята, как и девочки О'Рурк – они тоже иногда подрабатывали таким образом, но в это лето тоже были заняты встречами с поклонниками на задних сиденьях машин.

Итак, Харлен подолгу оставался дома один.

Иногда он выходил из дома покататься на велосипеде, хоть доктор ему запретил кататься до тех пор, пока не снимут вторую повязку. Но ездить на велосипеде, управляя одной рукой, было совсем нетрудно. Черт, да он вообще прекрасно умел ездить без рук, как и все ребята из этого глупого Велосипедного патруля.

Девятого июля он отправился в парк на Бесплатный Сеанс, ожидая, что опять покажут «Кто-то там наверху любит меня», фильм про бокс, который всем так нравился, что мистер Эшли-Монтегю привозил его каждое лето. Но вместо фильма Харлен увидел пустой парк, да несколько фермерских семей из самого захолустья, до которых тоже не дошел слух о том, что третью субботу подряд Бесплатные Сеанс отменяют из-за гнусной погоды.

Но в эту субботу погода не была такой уж гнусной. Ночной грозы вроде не ожидалось, и вечерний свет низко стелился вдоль длинных лужаек, где трава подрастала прямо на глазах. Харлен теперь ненавидел эти длинные лужайки, настоящие поля, хоть трава на них была аккуратно подстрижена. Заборов почти нигде не было и трудно было определить, где кончается одна лужайка и начинается другая. Он не был уверен, что действительно их ненавидит, но ему казалось, что лужайки должны быть совсем не такие, по крайней мере, по телевизору их показывали совсем другими… В фильме «Обнаженный город», например. В «Обнаженном Городе» вообще не было никаких дурацких лужаек. Миллионы этажей и никаких лужаек.

В тот вечер Харлен допоздна катался по городу, не обращая внимания на наступившие сумерки, пока не появились летучие мыши и не начали чертить в воздухе загадочные письмена. По привычке он старался держаться подальше от школы, в этом была одна из причин того, почему он не любил заезжать к Стюартам или еще каким-нибудь дуракам из тех, кто жил вблизи от нее. Но даже, колеся по Мейн Стрит или по Брод Авеню, он чувствовал, что нервничает.

Харлен свернул налево по Черч Стрит, чтобы не проезжать мимо дома Старой Задницы-Дублетом, не вполне отдавая себе отчет, почему он так делает, быстро миновал несколько темных улиц, где дома казались меньше и уличные лампы были реже и менее яркими. Вблизи дурацкой церкви О'Рурка и дома священника было довольно светло и он чуть помедлил, прежде чем свернуть на Вест Энд Драйв, узкую и плохо освещенную улочку, которая вела к его собственному дому и старому депо.

Он ехал очень быстро, изо всех сил нажимая на педали, уверенный что никто, выскочив из темноты, не сможет схватить его – если только они не просунут руку между спицами, не опрокинут его наземь и не набросятся на него – НИКТО не может схватить его. Харлен покачал головой и продолжал крутить педали, подставляя короткие волосы прохладному ветру, чтобы выбросить из головы плохие мысли. Черт ее возьми совсем. Ее не будет дома до часу или двух, а то и позже. Тогда я снова посмотрю по телевизору передачу для взрослых. Хотя нет, провались оно все. Сегодня этой передачи не будет. Тогда ничего смотреть не стану.

Харлен решил, что включит на всю громкость радио, а может даже снова залезет в мамочкин тайник со спиртным. Он обнаружил, что если отлить немного из бутылки, а потом долить водой, то она никогда ни о чем не догадывается. Даже ничего не замечает, то ли потому, что вечно ставит туда новые бутылки, то ли потому что берется за старые, когда уже изрядно наклюкается. Потом он будет слушать радио, включит как можно громче рок-н-ролл и приготовит себе коктейль с кокой, как он любит.

Мимо депо он проехал на максимальной скорости – это место не нравилось ему, даже еще когда он был маленьким – и быстро миновал широкий перекресток Депо Стрит. Улица протянулась на три квартала, в нормальном городе это было бы целых семь или восемь, он точно знал, но здесь кварталы длиннее, потому что улиц мало. Все три квартала представляли собой сплошной темный туннель, сквозь плотную листву едва пробивался свет уличных фонарей. Около домов Стюарта и старины Грумпи-Бампера было темно.

126